Я действительно ему скажу.
Я все расскажу ему, но лишь тогда, когда я смогу убедиться, что беседа между Кэмероном и Экейном не послышалась мне.
Я найду свидетельство о рождении Кэмерона, и тогда я просто… я просто…
Я съехала с дороги окруженной зимним лесом, и выключила двигатель.
Адам молчал, терпеливо ожидая, когда я что-то скажу, но я не могла выдавить ни звука. Мое горло сдавили слезы, я не могла дышать. Я ненавижу это.
Внезапно, парень произнес:
— Я помню, как первый раз увидел тебя.
Я резко посмотрела на него, но в темноте не увидела лица. Голос не был измученным, расстроенным, или напуганным.
— Что ты подумал?
— Я подумал, что у тебя отличная фигура. — Мои брови взлетели, и Адам поправился: — Я подумал, что никогда еще не видел человека, способного высвободить столько эмоций во мне за столь короткий срок.
— Это были хорошие эмоции, надеюсь?
— Да, бесспорно хорошие. И даже сейчас, когда тебе грустно, мне хочется сделать все, чтобы высвободить твою внутреннюю энергию на волю, чтобы ты перестала страдать. Поэтому я хочу, чтобы ты выплеснула ее через слезы.
— У меня нет сил, Адам.
Он взял меня за руку, и переплел свои пальцы с моими.
— Я хочу, чтобы ты рассказала, что произошло. Ты должна мне. Хотя бы за то, что я ехал с тобой в машине на протяжении суток, и ни разу не выдал испуга, когда ты неумело сворачивала на поворотах.
— У меня есть права, — сказала я, все же улыбнувшись. Его пальцы в моей руке… это приятное ощущение. И, несмотря на то, что я чувствую вину, за то, что втянула Адама в неприятности, я… рада, что он здесь, со мной. Он был надежным, веселым, принципиальным, и легким на подъем. Он мне нужен. Его чистая искренность, словно луч света, во мраке тьмы, что окружала меня. Притягательным было и то, что он заставлял меня улыбаться, даже в такое тяжкое время, как сейчас.
— Что? — Адам немного смутился, — почему ты так смотришь на меня?
— Просто смотрю, — сказала я.
— Ты меня пугаешь.
Я знаю.
Я и себя пугаю тоже, Адам.
— Хочешь, я поведу? — спросил он. — Ты устала. Я чувствую, как дрожит твоя нога.
Я сосредоточилась на том, что он говорит, и поняла, что он прав. Мое колено нервно подергивалось, задевая его бедро. Я отстегнула ремень безопасности:
— Да. Да, если ты не против. Мне действительно, нужно сосредоточиться на чем-нибудь другом.
Он с видимым чувством облегчения поменялся со мной местами, завел двигатель, включил фары. Потом посмотрел на меня:
— Так ты теперь скажешь, куда мы едем?
— В церковь, — сказала я, откидываясь на спинку сиденья, и позволяя всему телу расслабиться. — Я еду в церковь, чтобы найти свидетельство о рождении Кэмерона.
Открыв глаза, я обнаружила, что вновь еду в машине с Экейном. Я держу карту, и ворчу:
— Может, позволишь мне сесть за руль?
— Нет.
Я зло посмотрела на него. Почему этот парень такой?
— Почему? — вслух спросила я.
— Почему? Потому, что у тебя нет прав.
— У меня есть права. — Он начинал меня всерьез раздражать. То, что он старше меня на несколько лет, не дает ему права так вести себя со мной.
— Это не права, а сущий пустяк. — Не уступал Экейн. Мне хотелось свернуть карту, которую я держала в руке, и треснуть по его макушке со стильной прической, чтобы он ощутил хотя бы неудобство.
— Можешь даже не думать об этом, — предостерег Экейн, недовольно посмотрев на меня. Я в ответ покачала головой:
— Какой же ты странный.
— Я знаю.
— И? Тебя это вовсе не заботит?
— А почему это должно меня заботить? — спросил Экейн, с равнодушным видом, и я не знала, действительно ли ему безразлично мнение окружающих, или он прикидывается. Поразмыслив, я выбрала первый вариант:
— Да, ты прав. Тебе незачем переживать о таких пустяках.
Не понимая, что происходит, не понимая, где я, я открыла глаза, и уставилась потолок. Белый потолок. Белоснежный.
Я в психушке?
Я повернула голову вправо.
Розовые обои, с блестками. Я посмотрела влево, и увидела трюмо, с косметикой, и украшениями. Там так же стояли чьи-то фотографии. С такого расстояния я не смогла рассмотреть кто на них изображен. Я шумно втянула воздух, и выдохнула. Потом села.
Голова раскалывалась, перед глазами поплыли круги. За окном — призрачная ночь; снежинки продолжают свой путь с небес на землю, словно желая засыпать все вокруг своим мягким, девственно чистым ковром.
Я вздрогнула, когда дверь открылась и в комнату вошел Адам, с характерным бумажным пакетом с едой. В моем желудке заурчало, но я все равно, сварливо спросила:
— Почему ты оставил меня одну?
— Боишься, что тебя унесет чудовище? — пошутил Адам, ставя пакет на белоснежный круглый стол. Он стянул куртку, все еще стоя ко мне спиной, поэтому не увидел моего лица.
Я боюсь не за себя, а за него. Нет, было бы ложью, сказать, что мне не страшно, но страшнее прожить остаток жизни с двойной виной… я не знала, что случилось с мамой и папой, и это мучило меня; если с Адамом по моей вине…
— Я не помню, как мы здесь оказались, — сказала я, потирая глаза основаниями ладоней. Адам произнес, поворачиваясь:
— Ну, ты отключилась, сразу же, как только я сел за руль. По пути в Дарк-Холл я затащил тебя в номер. — Тут Адам засмеялся: — Пацан хотел дать нам номер для новобрачных, но я сказал, что мы с тобой молодожены в ссоре, и не спим вместе. Видела бы ты его лицо.
Адам сел в винтажное кресло, с розовой обивкой, и изогнутой спинкой, и продолжил:
— Но я сразу же забрал тебя оттуда, когда у тебя начался жар. Вокруг были клопы, жуть. — Он сокрушенно покачал головой. — Я думал, у меня начались галлюцинации, но они действительно были там, эти маленькие монстры… Кроме того, горничная мне нагрубила. Я сказал горничная, потому что не знаю, как назвать мужчину, который убирает в отеле. Это горничный? Кто?